Франсин Риверс - Царевич[The Prince]

— За Давидом. Отыщу его и приведу обратно. Сегодня он будет сидеть за царским столом вместе со всеми именитыми военачальниками.

Воины разошлись. Они отправились по домам — к семьям, а Саул созвал родственников, советников и военачальников праздновать торжество. Все пировали и говорили о битве. Давид сидел напротив Ионафана, лицом к царю. Вечер тянулся медленно. Саул облокотился о стену, зажав в руке копье. Большой палец его ходил по древку — туда–сюда.

— Давид, ты нам споешь? Песнь избавления. Гусли передавали из рук в руки, и, наконец, инструмент оказался у Давида. Он склонился над ним, заиграл. Разговоры прекратились: все слушали. Царь закрыл глаза и откинулся назад.

Пока Давид пел, через комнату пробрался слуга. Наклонившись, прошептал на ухо Ионафану: — Ваша мать, царица, просит оказать ей честь и доставить удовольствие Вашего присутствия.

Ионафан встал в удивлении. Не в обычае матери отвлекать его таким образом.

— Отец, разреши выйти?

— Иди. — Саул не поднял век.

Давид играл.

Слуга провел Ионафана через царские покои, в большую комнату, где сидела и ткала его мать.

Улыбаясь, она поднялась с места и подошла к нему.

— Это по поводу твоего друга, того молодого пастушка.

Ионафан ощетинился. — Давид, мама. Его зовут Давид. Тебе следует запомнить это имя. Я поклялся ему в вечной дружбе. Он — мой побратим, и ему надлежит оказывать уважение наравне со мной.

Она ничего не сказала на это, и он счел нужным продолжить. — Наша дружба укрепит союз между Иудой и Вениамином.

— Эти колена связывает дружба со времен Иосифа, сын мой. Иуда, четвертый сын Иакова, в Египте предложил себя в заложники вместо Вениамина. Я тоже знаю историю, Ионафан. Со временем колена стали соперничать. Когда народ начал требовать царя, сыны Иуды поспешили напомнить нам пророчество Иакова о том, что царский скипетр не отойдет от их рук.

— Саул — парь Израиля.

— И поэтому иудеяне склоняются перед ним, но затаив недовольство.

— Они встали за Саула при Иависе Галаадском. Они праздновали его царство в Галгале. Они были с нами при Михмасе и… — он остановился, потому что мать подняла руки. Ведь Закон говорит; почитай отца своего и мать свою.

— Ты чересчур доверчив, Ионафан.

Он никогда не сумел бы объяснить ей, каким образом душа его так привязалась к душе Давида. Как объяснить, если он и сам себя до конца не понимает? Потому он попытался убедить ее доводами рассудка. — Может ли быть лучший способ положить конец соперничеству, чем если царь выдаст свою дочь за сына своего противника?

— Закон говорит…

Ионафан тяжело вздохнул. — Знаю, мама. Никто чаще меня не напоминает отцу о Законе. Но еще важнее то, что он поклялся перед народом и должен сдержать свое обещание. Царь стоит столько, сколько стоит царское слово.

Покачав головой, она подошла к окну и сказала, глядя в ночное небо: — Твоему отцу не понравились песни, которые сегодня пели люди у ворот.

— Они восхваляли своего царя.

Она обернулась к нему. — Но еще больше — твоего друга. «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч!» Видел бы ты лицо отца.

— Я ничего не заметил.

— Не заметил. А надо замечать, Ионафан. Надо смотреть в оба. — Она снова выглянула в окно и тихо проговорила: — Боюсь, надвигается гроза.

Ионафан узнал, что мать была права, когда вернулся к обществу и обнаружил все в полном смятении.

— Где Давид?

— Его нет. — Вид у Авенира был потрясенным.

Вокруг Саула толпились советники, что–то обсуждая негромкими голосами.

— Он против меня! — выкрикивал Саул. — Он лишь мальчишка, только и всего! Почему его так превозносят?

— Что случилось?

— Твой отец вышел из себя и метнул копье. Вот и все. Он мог бы убить Давида…

— Он бросил копье в Давида? Почему?

— Ты же понимаешь, в чем дело.

Ионафан отыскал Давида у костра, где тот сидел со своим семейством. Вступив в круг, освещенный огнем, он был встречен ледяными взглядами, однако Давид сразу же вскочил: — Царевич!

— Я слышал, что произошло.

Давид увлек его прочь от остальных. — Твой отец пытался убить меня. Он дважды бросил в меня копьем. — Давид нервно усмехнулся. — Я подумал, что будет мудро убраться оттуда, пока царь не пригвоздил меня к стене.

— Ты же видел, что бывает, когда на него находит злой дух. Из–за этого тебя и позвали во дворец.

— Сегодня мои песни его не успокоили.

— Иногда отец говорит и делает то, чего никогда бы не сделал, если бы… — Если бы что? Если бы был в здравом уме? Если бы не мучился страхом и чувством вины? Иона фан не мог сказать этого Давиду.

— Он слишком много выпил сегодня. — Он скривился в улыбке. — Может быть, он принял тебя за филистимлянина.

Шутка не удалась.

Они поднялись по лестнице, ведущей на стену, и стояли, облокотившись на ее ограду и глядя на поля. Ионафан качнул головой.

— Мой отец — великий человек, Давид. — Он почувствовал, как об грудь стукнулся кожаный чехол со списком Закона. — Но лучше было бы, если бы он иногда слушал меня.

— Мой отец тоже меня не слушает. И дядья. И братья. — Давид оперся подбородком на сложенные руки. — Хотя теперь но чину я выше их.

— Каждый муж в Израиле должен изучать Закон. Если бы они знали Господа, которому служат, то не боялись бы так тех народов, что окружают нас. Перестали бы подражать обычаям наших врагов. — Понимает ли хоть кто–нибудь из них, что в Писании сказано: Бог отвратится от них, если они будут так поступать? Помнят ли они, что Бог предупреждал: сама земля извергнет их вон?

— Может быть, когда–нибудь так и будет. — Давид вздохнул. — Мой отец говорил, что Закон так велик, что изучить его не под силу, а кроме того, это отнимет у него чересчур много времени.

Ионафан помнил, как его собственный отец предпочитал пахать свои поля вместо того, чтобы углубляться в Закон.

— Я часто мечтал отправиться в Наваф, — Давид улыбнулся, не сводя глаз с темного неба. — Те, кто учится в школе пророков — счастливейшие из людей. Что может быть чудеснее и удивительнее, чем провести всю жизнь в чтении и изучении Закона?

Ионафан взглянул на него. Он ощутил связь между ними в долине дуба. И с тех пор она крепла с каждым днем. Будто бы сам Господь скрепил их сердца невидимой нитью.

— Я переписывал Закон в школе в Навафе.

Давид выпрямился, широко раскрыв глаза. — У тебя есть список Закона?

Ионафан улыбнулся и неторопливо кивнул. Он видел, как глаза Давида засияли от возбуждения. Разве не те же чувства были ведомы и ему: жажда познавать Господа, ненасытное желание поглощать Слово Божье, как пищу и питье, питая им саму жизнь?

— Весь, целиком? — Давид смотрел на него с великим изумлением.

— До последнего слова. — Ионафан потянул плетеный кожаный ремешок и извлек из–под рубахи футляр со списком. — Часть его — вот здесь. Самуил наблюдал за моей работой, чтобы я не отступил ни на йоту, ни на черточку.

Глаза Давида засветились. — О, какое сокровище у тебя в руке.

Ионафан оттолкнулся от стены. Улыбнулся, положил руку Давиду на плечо. Тряхнул головой.

— Что скажешь, если мы с тобой сейчас разыщем светильник и пойдем разбирать мои записи?

Они читали Закон, пока слова не начали сливаться перед их слипающимися глазами. Уставший Давид побрел к своим, а Ионафан возвратился во дворец. Растянувшись на ложе, закрыл глаза.

Наконец то он нашел кого–то, кто любит Господа так же, как Самуил. Друга, который ближе, чем брат.

Ионафан улыбнулся. И заснул, усталый. И довольный.

Филистимляне снова совершили набег, и Саул отправил Давида разбираться с ними. Ионафан радовался, узнав об успехах Давида. Успех в бою сопутствовал и самому Ионафану: он изгнал филистимлян с земель, принадлежавших Вениаминову колену. По возвращении в Гиву он отужинал с отцом.

— Я слышал, Давид одержал еще одну победу.

Саул поджал губы, вытянув их в ровную линию. — Да.

— К свадьбе все готово?

Саул ел виноград. На лице у него явственно выступили желваки, он скрипнул зубами. — Я еще не решил.

У Ионафана враз пропал аппетит. — Ты же поклялся. Тот, кто убьет Голиафа, должен получить богатство и …

— Ему и так достаются богатые трофеи от военных побед.

— …освобождение от податей для семьи…

— Так Иессей сам посылает мне несколько овец — почему я должен отказываться?

— … и твою дочь в жены.

— Я предлагал ему Мерову, он отказался.

— Он считает себя недостойным.

Саул едко усмехнулся. — А, может, этот заносчивый иудеянин считает, что моя дочь недостаточно хороша для него.

Ионафан пристально посмотрел на отца. — Ты же знаешь, что это неправда.